Обладающая врожденной чистоплотностью и в своем роде педантичностью, вернувшаяся с охоты Ирина, не замаравшая даже своих замшевых сапог, поспешила принять душ, смывая с себя пресный запах дичи, доставшейся ей на ужин. Как ни крути, кровь животных ни шла ни в какое сравнение с той, что протекала бархатистым, ласковым звуком в венах живых людей, и вкус оной был приятно неповторим. Однако, это был сознательный отказ сестре Денали от убийств, так что сетовать не на что в подобном образе жизни, считаемом более гуманным и цивилизованным. К тому же неплохо закаляет волю и очищает разум от багряных мыслей об одном только – как утолить свою ненасытность, позволяя оставаться всегда (почти всегда, ладно) в благоприятном расположении духа и оставляя возможность поразмыслить о вечном, а не том, кого бы посочнее, да поароматнее загрызть при случае.
Мысли бессмертного о вечности... звучит немного комично, но, тем не менее, иногда приятно, прожив свой век задуматься не только над грехами прошлого, но и оглянуться на мир в его стремительном, необузданном развитии.
Они обитали в мире либо идущим на подъем, либо скатывающимся в пропасть собственной обреченности, так и не определить, как ни старайся. Все менялось, а они оставались прежними, непоколебимыми в своей силе и красоте. Ира верила, что застыв, запечатанные ядом, обратившем их ни она, ни ее сестры, ни тем более родные сердцу Каллены не остановились тоже, они шли вперед, в ногу со временем, совершенствуясь и умело подстраиваясь. Живя в одном, едином ритме, не отставая, но и не стремясь опережать, своеобразный идеальный симбиоз, когда остальные, не отрекшиеся от зову крови живых людей, если не деградировали, то не желали что-либо менять, считая себя выше столь мирских затей. По своим критериям оценки таких хладных Ирина считала паразитами, только берущими, эдакими гранитными божками ставшими слишком высокого о себе мнения. Рассуждать обо всем этом можно было сколько угодно, но вряд ли что-то способно измениться в заведенном порядке. Она верила в то, что рано или поздно те слепцы, что продолжали убивать ради собственной блажи прозреют и взглянув на все иными, зрячими глазами смогут найти в себе силы на то, чтобы обуздать кровавых бесов в себе. Наивно, наверное, для барышни прожившей тысячу лет, однако, Ира верила с философским спокойствием, что и хладные люди способны меняться. Чтобы не твердили ей супротив этого мнения, она оставалась предана своему идеалистическому настрою, ведь сама в должной степени выступала прямым тому доказательством. И потом, с красивыми блондинками крайне непросто спорить.
Вытирая мокрые потемневшие от влаги волосы полотенцем, красивейшая женщина рассматривала свое отражение, приятно улыбающееся ей в ответ, словно подслушав ее размышления отчего-то сейчас настроенные именно в том ключе, что у всех должен быть второй шанс. Она смотрела в свои золотисто-охровые глаза, с трудом представляя себе, как в далекие годы они были окрашены иным, слишком яростным цветом.
Вообще, это все осень в Форксе виновата, не иначе, что Ира прибывала в столь минорном и умиротворенном расположении духа. Этот маленький, заплаканный и серый городишко отнюдь не давил на нее, не прессовал своей обособленной замкнутостью и тишиной, так и нашептывающей что-то о том, что здесь никогда ничего плохого не случится, как у Ахматовой. Пожалуй, именно этой поэтессы стоит достать домик в оригинале, на русском языке и, вспоминая себя, освежить в памяти неистребимое знание родного языка.
Зачитывая вслух пришедшие на ум строки, знакомые по памяти, без подглядывания в источник, Ирина грациозным шагом направилась приодеться, ведь это пока что дома никого нет, а очень скоро кто-нибудь из сестер появится. Стесняться, разумеется, нечего, но и в неглиже расхаживать не гоже, вдруг у них сегодня будут гости.
К тому моменту, как сквозняк бесшумно открываемой двери протянул по пространству квартиры знакомый до нежности запах Тани, волосы Иры успели высохнуть и стелись легкомысленными свободными кудрями по плечам женщины, укрытым пуловером свободной вязки. Изучая какой-то журнал, купленный несколько дней назад на заправке Ирина подняв взгляд на сестру поверх раскрытого перед ее носом глянца.
Приветствие Татьяны вызвало на лице Иры ласковую улыбку:
- Привет, - она снова переключила свое внимание на содержание несмышленой статьи о психологии мужчин, которую перечитывала в энный раз, но оттого она ничуть не меньше забавлял женщину, - прекрасно, это замечательная квартира, - и через паузу, - нет, я одна была с тех пор, как вернулась с охоты.
Хоть им приходилось крайне тесно сосуществовать вместе, деналийки давно научились не вторгаться в личное пространство своих родственниц. Если что-то серьезное будет тревожить одну из сестер, то она будет знать, что всегда, абсолютно в любой момент, независимо от времени суток может поделиться и обязательно найдет поддержку и участие. А коль решит промолчать, значит, ничего существенного. Интуитивно Ира уловила некую странность в поведении Тани, но раз та не стала заговаривать об этом стразу, значит, пока не считала должным. И если хочет уединиться, ее сестра перестанет дышать и шевелиться, чтобы как можно реалистичнее для родственной души стало ощущение одиночества, порой так остро всем необходимого.
По колебанию воздуха в помещении, отметив, не глядя, что сестра двинулась к балкону, Ирина кивнула.
- Конечно, – прошептала одними губами, почти беззвучно, так как если бы выдохнула тихо.
Ира не обращала внимания на то сколько времени прошло с тех пор, как Таня вернулась и вышла на балкон до той поры, пока не послышался со стороны скрип лопающегося дерева перил. Обладая в своем роде некоторым пониманием, девушка не стала акцентировать на этом свое внимание, ловко перелистывая изученную страницу. И вот через несколько минут или мгновений балконная дверь распахнулась и ураганом носящим имя Татьяна ворвалась старшая, демонстративно опрокидывая на полку общую с Калленами фотографию.
- Та-ак, - протянула Ирина, ловким взмахом руки отбрасывая журнал, - каких-либо объяснений мне следует ожидать с твоей стороны? – Располагающе улыбнувшись, непринужденно, с видом, будто бы решила размяться и пройтись после длительного сидения, женщина поднялась, замирая напротив сестры.
- Своими ужимками, Таня, меня не провести. – Скрещивая в отработанном движении руки на груди, смотря в янтарные глаза, прищурившись в ожидании любых объяснений, с каких таких пор родное существо выкидывает такие показательные номера. – Где ты была все это время, у Калленов?

И при жизни Ира обдала живой, яркой и очень подвижной мимикой. Про таких как она говорят, что у них все на лбу написано, но, отчасти, это не совсем так. По крайней мере, это не про эту героиню, постукивающую длинными, как у музыканта пальцами по предплечью, по прежнему держа руки на груди скрещенными. Она еще в человеческом прошлом прекрасно знала о том, что одним только выражением лица может красноречивей говорить, нежели словами, порой случающимися излишними. Прекрасно контролируя себя, девушка показывала только то, что хотела и считала нужным, вот как сейчас услышав от Тани:
- Не понимаю о чем ты.
Ира многозначительно покачнула головой, поднимая брови и поджав губы, выразила всем своим внешним видом скептическую веру в сказанное. Конечно, не понимает она, тут еще можно добавить что-то относительно пресловутой блондинистости, но не стоит, не солидарно прозвучало бы.
Впрочем, настаивать Ирина не стала бы по одной простой причине: ей не особо хотелось вторгаться на территорию суверенного государства под эпичным названием «Не твое собачье дело». У каждого в их положении, распространяющемся до самого скончания времен было не так уж просто сохранить какое-то пространство, так называемое личное и у каждого должны быть небольшие личные секреты.
Секреты. Воспоминание пришло откуда-то из окончания  позапрошлого столетия, когда сестры Денали уже жили на Аляске, собственно, присвоив себе эту прекрасную фамилию. Была ранняя весна и снег быстро сошел, открывая греющему солнцем небу просторы полей, еще не успевших от нежданного тепла покрыться тонкими, яркими побегами трав. Ире несколько солнечных, заставших врасплох дней пришлось проторчать дома в ожидании того, когда же можно будет выбраться на охоту и утолить чернеющую за зрачками жажду. Казалось, череде этих долгих дней не было скончания, конечно, у нее была в запасе ночь, ничуть не сковывающая охотницу в деле, однако, хотелось совместить приятное с полезным, а именно, насытившись, отправиться прогулять в ближайшее поселение. Это была, своего рода, маленькая традиция для нее одной, так что Ирине пришлось запастись терпением и стараться не думать ни о чем, разбавляя свои загустевшие от неуемного голода мысли музыкой. Тогда еще не были изобретены ни айподы, да и плееров не было с магнитными кассетами, зато в распоряжении особо зажиточных граждан находились граммофоны, с грампластинками. Слушая музыку тех лет, стремясь найти умиротворение среди нот, таки однажды девушка дождалась подходящей погоды и после успешной охоты, пряча гриву златых волос, чтобы не испортить старомодной прически, под зонтом прогуливалась по крошечному городу. Прогулочным шагом идя мимо какого-то чудесного домика, где живут настоящие семьи, Рина задержалась у невысокого заборчика, окрашенного в ярко-красный цвет. Среди розовых кустов, еще не проснувшихся от зимней спячки, на корточках в плащах сидели две маленькие девочки, нещадно пачкавшие ладошки в сырой земле, чтобы ища в земле. Не сразу поняв, что именно там искали малютки, Ира предположила, что червяков малышня пытается откопать, пока не услышала разговор детишек. Прошлым летом юные леди оставили в рыхлом грунте «секретики» о которых только знали они двое: под кусочками битого, прозрачного стекла, девочки подкладывали разноцветные фантики и открытки, осторожно присыпая их землицей.
Искать и вынюхивать, где Таня зарыла свой такой секрет, отчего-то Ира не считала достойным и правильным, большой тот или маленький, касающийся и деналийцев и олимпийцев – не важно, скорее всего нечто личное, нечто связанное с более глубинными чувствами, затрагивающими самые тонкие струны души.
Короче, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о причинно-следственной связи, касающейся, вероятно, Эдварда Каллена. Несносный мальчишка, покоривший Татьяну. Кажется, догадавшись верно, Ира поспешила накрыть ладонью ближайшую воображаемую горстку земли, чтобы смахнуть ее на портрет обаятельного юноши с медными волосами, читающего мысли.
- Серьезно? – Улыбнулась Ира, проводя указательным пальцем по своему подбородку, оценивающе словно, рассматривая сестру, - как у Эсми дела?
В ответ Таня сменила тему, переключаясь... на открытую балконную дверь, чем вызвала у сестры стойкое желание накрыть лицо ладонью и пронзительно застонать, что за поведение. Определенно, не узнавала Татьяну в гриме неприкаянности, но именно из-за чрезмерных стараний деналийки завуалировать свои мысли, Ира и насторожилась. Складывалось некое впечатление, что та хочет поговорить, потому что порой это очень нужно и важно, но либо не знает как начать, либо неуверенна тот ли собеседник достался ей. На месте Ирины могла бы быть Кэйт или мать Тереза, то есть, Кармен, но стояла непоколебимая блондинка, сохраняющая скептическое выражение лица.
- Действительно, - насмешливо фыркнула вампирша, - если ты оставишь балконную дверь открытой, а мы на следующий день не начнем громко и выразительно шмыгать носами и чихать, забрызгивая всех вокруг бациллами – это будет очень и очень подозрительно. Все тут же подумают, что с этими дамочками неладное происходит, - скепсис на лице сменился умиленной улыбкой. - У тебя паранойя.
Впрочем и улыбочка вскоре исчезла, ее сменило спокойное, если не сказать отрешенное выражение лица, при том, что Ира крайне внимательно слушала новость о пополнении в олимпийском клане. Хорошо, скоро Каллены поберут под крышей дома своего половину вампиров США, устроив эдакий приют для одиночек, и заживут большим таким, почти цыганским табором. Карлайлу видней, наверное, Ирине было все равно зачем они притащили к себе очередную «дочку», ее это никоим образом некасалось, если глава клана считает, что это правильно, остается только поддержать его вместе с остальными.
И тут...
- Не понимаю, что он в ней нашел...
У блондинки аж лицо вытянулось.
- Ты что приревновала? – Поведя бровью, сдавливая в груди бьющийся наружу смех, Ирина вздернула подбородок, изображая абсолютную серьезность и сосредоточенность. – Есть повод? Или ты сама мечтала однажды стать Каллен, а вместо тебя вакантную роль «блондинки» заняла... эм... Джул? Могу ошибаться, но, кажется, Розали еще до нее заняла сей пост и вряд ли будет его освобождать. Таня, - смилостивилась Ирина, голос стал ее мягче и спокойней, - что такого-то с этой девочкой и Эдвардом?

На ласкающий слух смех Тани, Ирина ответила приязненной улыбкой, плотно сжатых губ, Боже-то, он, упасет, вне сомнений. Слова о очном знакомстве с пассией Эдварда заставили девушка еще более сдержано выразить свою реакцию, она просто повела бровью, кивнув. Действительно, писаный красавец Каллен, насмотревшийся за свою сотню лет всякой прелести, вряд ли купится на яркую, пеструю девичью обертку, с этим сложно не согласиться, но все равно интонации сестры не усыпляли определенных тревог и сомнений в Ире.
Любовь... морковь. К своему сожалению, или наоборот, но скорее к сущему недоразумению за добрую тысячу лет, за целый век Ира так и не нашла того, к кому сможет испытывать сие чувство, обсосанное и обглоданное всеми поэтами, прозаиками, простыми графоманами или же недалекими на ум существами. Любовь воспевали, как нечто особенное и уникальное, едва ли не самое главное в жизни, браться судить таким менестрелей Ирина не бралась, лишь плечом поводила и помалкивала, каждому, как говорится, свое. В этом, чем-то они были с Кэйт похожи. А вот смотря на Кармен и Елеазара, складывалось впечатление, что между ними не просто любовь, а  нечто куда более органичное и возвышенное, чему еще не придумали названия и определения. Так что если глубоко в душе Ирине и хотелось какой-то близости то не такой, заклейменной словом «любвоь», а что-то такого, что можно почувствовать, лишь единожды пережив, так чтобы раз и навсегда, без оглядки да в омут с головой.
На покорившуюся влюбленности Таню, сестра смотрела с легким снисхождением, принимая перемены в ее настроении. Конечно, Эдвард Каллен был эталоном элегантности и красоты, он был галантен и вежлив, учтив и обходителен, всегда умел правильно подбирать слова. Юный, приязненный лирический герой, чужих кинолент и историй, любая девушка взглянув единожды на этого писанного красавца тут же теряла голову, но и он, как полагается, оставался ко всем безразличен, никому не выказывая явного интереса. А в чем заключается суть интереса? В некой тайне, загадке хранящейся глубоко в душе за поволокой задумчивых глаз, в веренице мыслей и хороводе чувств, но какие уж тут могут быть личностные секреты, когда он каждую мыслишку, как свою собственную слышит. Его талант был главным противником счастья юноши в личной жизни, а не юные годы обращения о которых так печалилась Эсми. И к сожалению, у Татьяны не было шансов пред силой, коей обладал юный сын Карлайла.
Ира хмыкнула:
- На пианинке брынчали? – Прикрывая глаза, отшутившись, внемля попутно своей интуиции, подсказывающей, что Таня не успела еще раскрыть все карты, что были у нее на руках.
Смирив сестру исключительно терпеливым взглядом, с таким напряжением, ожидая продолжения, будто клещами из Татьяны тянула слово за словом, чтобы у той уже развязался язык, и она перестала отмалчиваться.
- В постели.
Губы Иры сложились так, как будто она собиралась сейчас присвистнуть, оценив удаль и прыткость Каллена. Ведь если верить словам Тани олимпийский клан не так давно пополнился в составе некой Джул, а ее уже захомутал Эдвард или она его. Странно это, конечно, более чем и если абстрагироваться от того, что это вообще не Иры дело, то совсем непохоже на тот светлый образ печального принца, который так идеально подходил этому пареньку.
Может быть, у этой девицы талант такой? Вот же...
Ира прищурилась, метким взглядом рассматривая сестру, отдалившуюся в другой конец просторной гостиной.
- Ну... и... собственно, что? – Только сейчас поняв, что все это время стоит с выражением неподдельного удивления на лице (да-да, именно так и рушатся светлые идеалы о благородных мужчинах, печаль), девушка постаралась придать своему лицу как можно более нейтральное выражение, даже плечами пожала.
- Спасти, Тань? – Переспросила Ира, не сдержав откровенной насмешки над желанием деналийки организовать спасательный отряд, призванный помочь Эдварду Каллену не пойти по пути разврата и порока, - по-моему, ты пытаешься влезть туда, куда тебя не просят. И вообще, с какого ты решила, что его надо спасать? Я думаю, что Эдвард взрослый мальчик, и в людях, и в вампирах разбирается побольше нашего с тобой, даже несмотря, что моложе нас, так что сам в состоянии решать, что для него лучше. Ну, нравится ему эта Джул – ради Б-га, нам-то какая печаль-забота.
Понадеявшись, на благоразумие Татьяны в том плане, что она не делает из мухи слона только потому что сама хотела бы быть на месте этой дамочки, Ира вернулась на софу, делая вид, что чтение гораздо больше занимательно, нежели продолжение разговора о том, куда катится мир и Эдвард Каллен вместе с ним.

- Ты суешь нос не в свое дело, - резко пресекла Ирина Таню, чувствуя, как из груди поднимается раскаленная волна гнева, наполненного негодованием. Нельзя же так, это просто катастрофически неправильно. Они не должны были ни при каких обстоятельствах ссориться между собой, из-за чего бы то ни было, однако, упрямство сестры, ее святотатственная убежденность и настойчивость злили.
Видимо, истинная деналийка тоже так считала и решила, так сказать продолжить дистанционное общение со своей сестрой, выскакивая из гостиной, с прытью лягушки, брошенной в кастрюлю с кипящей водой. Поступок Татьяны заставил Ирину мысленно взмолиться о господней милости и чтобы уже влюбленная дурь, выветрилась из разумной и толковой головы главы клана.
- Ты ничего не понимаешь!
- Куда уж мне... мартышке, - прошептала одними губами, ни в коем случае не желая поддевать сестры и устраивать с ней скандал на тему.
Отъявленно нехорошие мысли рождались в голове Ирины, стоило только Тане демонстративно, ведьма эксцентрично хлопнуть дверью. Можно подумать, такая смешная преграда смогла бы остановить кого-то из их породы, если бы потребовалось. Послышался удар и жалобных треск стены, да, кажется, сестрица постаралась, но в связи с ее нестабильным эмоциональным фоном, ударила отнюдь даже не в треть силы, а так, слегка, ведь могла бы и проломить бетонную преграду махом.
Идиотка? Все женщины становятся невменяемыми от любви, наверное.
Ира вернулась на диван, в напряженной позе сидя на самом краю его. Златые девичьи глаза смотрели на обложку журнала, но она сама словно не замечала картинки, заголовков вынесенных на гладкий глянец, смотрела насквозь. Сплетя длинные, худые пальцы рук в замок перед собой, на сведенные вместе колени, уместив острые локти Ирина попыталась сосредоточиться. Все-таки, это было рискованно так близко перебираться к Калленам, ведь все прекрасно знали об нежном отношении Тани к удивительному Эдварду и все же, сделали то, о чем теперь всем своим естеством сожалела одна из сестер, оставленная в гостиной.
Голос Тани, зовущий сестру по имени, заставил ту очнуться от ступора в который впала.
- Да, Таня? – Отозвалась, словно ничего не случилось и не было тех нескольких секунд или затянувшихся минут напряженно повисшей между ними паузы, когда каждая осталась наедине со своими мыслями, разными, но совершенно безрадостными.
- Я хочу вернуться на Аляску.
Как камень с души упал и ухнул в глубокую, холодную воду – облегчение, выдохнув Ирина поднялась скорей, чем успела подумать над этим. Это было естественно, что Таня хочет вернуться домой, потому что их истинный дом, там, на Аляске, а здесь ничего их не держит, конечно, Каллены им, как родные, но покамест было бы правильным поступить именно так – уехать.
Взволнованно дыша, из-за ощущения недосказанности, ну что-то наверняка Татьяне есть что добавить, Ира тяжело вздохнула и выдохнула, мысленно поторапливая сестру договорить до конца, раз начала. Сама же деналийка готова была в следующую же секунду сорваться с места, помочь собраться и самой побросать в чемоданы вещи, загрузиться в машину и выдвинуться в путь. Они бы уже в дороге позвонили Кэйт, предупредили, предложили бы тоже вернуться в Денали, нагнав их.
- Я понимаю тебя, - по-доброму, спокойно очень Ира ответила на слова сестры улыбкой, слабо качнув головой, искренне с той соглашаясь.
- Нет, нет, это никак не связано с Калленами.
Ну, да... ну, да.
Улыбка на губах блондинки с серебристым отливом каскада волос стала менее заметной, но взгляд по-прежнему излучал понимание и участие, какой бы дурехой не стала Танька от своей любви неземной, она все еще оставалась обреченно любимой сестрой. Они же, трио истинных дочерей Денали, сиротки, больше у них никого нет. Приняв в свой дом Кармен и Елеазара, конечно, их семья расширилась и парочка испанских голубков быстро стала им дорога, однако, Ира, Таня и Катерина все еще были одной матерь созданные, их родство почти как на крови, узы связующих трех славянских дев прочны и нерушимы.
Покачав головой на последний вопрос, девушка ослепительно улыбнулась, уже предвкушая возвращение в родные пенаты, времени-то совсем немного прошло с тех пор, как они приехали в Форкс, а Ирина уже всей душой истосковалась по бескрайним просторам.
- Тань, - шаг и, преодолев все расстояние, пролегающие между ними, Ира берет за руки сестру, улыбается ей заботливо, слегка сжимает ладони, - они все поймут, думаю, что скоро присоединятся к нам с большим удовольствием, к тому же, давай я поеду с тобой? – Игристо поморщившись, - до жути опротивел весь этот Форкс, скукотища смертная. Так, что я целиком и полностью поддерживаю тебя, хоть сейчас, давай? Совершим маленькое безумство.

Внутри, прямо от самого сердца, каменного и тяжелого все оборвалось вниз и рухнуло прямо в преисподню, как от резкого удара в грудь, с титаническим усилием, выбивающим весь дух, что обитал в этом мертвенном теле, преисполненном жизнью, продленной бессмертием.
- Что это значит, Татьяна? – Прищуриваясь, переспросила Ира, - нет – это не ответ, по крайней мере, не для меня.
Непреклонно отвечая на взгляд сестры таким же резким и категоричным взором, принимая этот своеобразный вызов на дуэль, испытывающую терпение и настойчивость. Неужели Таня, взаправду, думает, что ее оставят в таком состоянии в одиночестве, губительном и пагубном для столь нестабильного поведения. Да ее настроение за последние десять минут менялось со скоростью смерча, то и дело меняющего свою траекторию, пугающего непредсказуемостью и последующими разрушениями, что останутся после, когда все стихнет.
А Таня хороша, ничего не скажешь, могла бы приберечь свои кислотные ухмылочки для кого-нибудь другого, у кого не будет первым же порывом, таким семейным почти этим и оправданным, врезать ей по прелестному личику, чтобы стереть это стервоидное выражение к чертям собачьим.
- Ты запрещаешь мне возвращаться домой? – Насмешливо передергивая, Ира специально подначивала сестру, выворачивая ее слова, нацеленные пресечь попытки младшей деналийки увязаться хвостом. – Мешать?! – И вот она вспылила, балансируя на тонком парапете над двумя безднами: своего безграничного воспитанного теплотой любви терпения и злости за то, что ее оттолкнули, отвергли, - ты совсем головой тронулась, Таня? – Легонько коснувшись пальцем своего виска, намекая как бы на полоумность старшей товарки. – Тысячу лет тебе, черт, никто не мешал, а это, «здрасти!», мы приехали, прошу понять нас, потому вы все мне встали поперек горла, а я такая несчастная, так что шли бы вы все со своей заботой и вниманием куда подальше, ибо мне нужен только Эдвард! Таня, ты в своем уме? Задумайся на минутку, что ты сейчас творишь и, может быть, заберешь немедленно свои слова обратно, так уж и быть, я сделаю вид, что ничего не слышала.
Распылившись со всей страстностью своей категоричной натуры Ирина продолжала говорить сестре в спину, то что бурлило и клокотало в ней, подобно раскаленной лаве в жерле пробудившегося от вековой спячки вулкана.
- Любви тебе захотелось, Таня? Большой и чистой? Ты смешна, - почти рычала от негодования, бурно жестикулируя, желая достучаться до той, чьи очи и сознание зашторены плотной завесой. – В невинную лирическую героиню поиграть захотела, наплевав на чувства тех, кому ты небезразлична, только бы он на тебя посмотрел? Это отвратительно, сестра! Ты унижаешь себя и ни во что не ставишь нас, да, особенно меня. Включи засахарившиеся мозги и вспомни, нежная моя, что мы творили до того, как... – она засеклась, как будто ее легким не хватало дыхания за всем шквалом упреков и обвинений, - до того как Волтури убили нашу мать, какими мы были после, скольких мы убивали просто потому что хотели развлечься, потому что хотели утолить нашу жажду. И ты все еще надеешься, что на нас найдется искупление за это, что мы все еще достойны любви, как эта девочка, по которой сохнет Эдвард?
Скривившись от противного скрипа молнии вшитой в чемодан, девушка ринулась следом за сестрой, замирая в проходе комнаты той, отчаянно цепляясь стальными, как клещи ладонями дверные косяки. С ненавистью и презрением, конечно, со всем тем колоритом, что присущ традиционным ссорам, когда в запале высказываются самые страшные и обидные вещи, Ира смотрела на то, как собирается в неизвестность не_ее_сестра, подмененная кем-то.
- Что ты задумала? – Бывалого запала как небывало, в голосе белокурой хладной звенела напряженная, закаленная сталь. Рассекая разделяющее их состояние, Ирина вцепилась в плечо Тани, разворачивая ее к себе лицом, - я задала тебе вопрос и хочу услышать на него честный ответ.
Дурочка, глупая тысячелетняя девочка, обиженная на то, что ее предпочли какой-то смертной, а затем другой хладной, потому что ее со всей неземной красотой и очарованием отвергли, не сочтя достойной.